187 лет назад, 8 февраля 1837 года, на окраине Санкт-Петербурга, в районе Черной речки близ Комендантской дачи, состоялась печально знаменитая дуэль на пистолетах между великим русским поэтом камер-юнкером Александром Пушкиным и поручиком бароном Жоржем де Геккерном (Дантесом).

  И до сих пор не утихают споры: как допустили, почему не остановили, почему себя странно вёл друг Пушкина, его секундант Константин Данзас? И даже расследование криминалистическое провели. Оно и понятно. Хочется выяснить всё. Потому что действительно, сколько бы времени ни прошло, Пушкин – наше всё. На Донбассе сейчас говорят: «Пушкин наш! И всё!» Потому что каждый находит в его произведениях что-то для себя: ответы на вопросы, чувства, да целый мир!

  Но вот дуэль… Можно ли было её избежать, была ли она предрешена (цыганка когда-то нагадала поэту беду от белокурого человека)? В. Вересаев утверждал, что Пушкин сам искал смерти. Так ли это? Библиофил Ф.Ф. Цветаев говорил об обратном: в день дуэли в «12-м часу утра» (до прихода Данзаса) он успел побывать у Пушкина, который говорил с ним о новом издании его сочинений. «Пушкин был весел», - пишет Цветаев. И ещё вот это:

Пора, мой друг, пора! покоя сердца просит –
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить, и глядь - как раз - умрём.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля
 - Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

                                                                        1834 г.

  «Предполагаем жить»… Да… Если б удалось «в обитель дальную трудов и чистых нег» свершить побег! Один мальчик (уже в наши дни), узнав от мамы о дуэли, сказал, что если бы он там был, то спас бы Пушкина. Как? «Я бы ему крикнул: «Пригнись!». Вот пригнуться-то Поэт не мог. Не был он ни упрямцем, ни истуканом несгибаемым. Но вот черта, через которую нельзя переступать. Честь, которую можно защитить только лично. И Пущин, находившийся в ссылке, кричал, что заслонил бы собою Пушкина. И не смог бы. И по правилам «Дуэльного кодекса», и Пушкин не позволили бы. Свидетели передают слова уже раненого Пушкина: «Как только мы поправимся, снова начнём» (ответным выстрелом Пушкин ранил Дантеса в руку). Не из кровожадности (он участвовал во многих дуэлях, но выстрелил только в одного – в Дантеса), а потому что был человеком чести. И дуэль могла не состояться только в одном случае: выезд из России барона Геккерна и усыновлённого им Дантеса в 1836 году после первого письма Пушкина. Могла бы и не состояться дуэль, но подмётные письма рассылались всем злонамеренно.

И Пушкин падает в голубоватый
Колючий снег. Он знает - здесь конец…
Недаром в кровь его влетел крылатый,
Безжалостный и жалящий свинец.
Кровь на рубахе…

                               Эдуард Багрицкий

    И вот прошло 187 лет. И на Черной речке в Санкт-Петербурге проводятся дни памяти Поэта. Но вместе с тем в СМИ проскальзывают призывы «пощадить Дантеса». Рассказывают о его заслугах в своем городе, и наказании судьбой (дочь Дантеса, Леони-Шарлотта, не зная никого из русских, выучила язык и стихи Пушкина, однажды в ссоре назвала отца убийцей, после чего попала в клинику для душевнобольных, где и умерла). Вот эти старания оправдать Дантеса, не понимавшего, «на что он руку поднимал», - не что иное, как реверансы перед Западом и желание выпятиться. А ещё напоминают страдания Рюхина. Помните, в «Мастере и Маргарите» Булгакова «несчастного» Рюхина? «Рюхин поднял голову и увидел, что они уже в Москве и… что близёхонько от него стоит на постаменте металлический человек, чуть наклонив голову, и безразлично смотрит на бульвар.

     Какие-то странные мысли хлынули в голову заболевшему поэту. «Вот пример настоящей  удачливости...  какой бы  шаг он ни сделал в жизни, что бы  ни случилось с ним, все шло  ему на пользу, все  обращалось к его славе!  Но что он сделал? Я не понимаю... Что-нибудь особенное  есть в этих словах:  «Буря  мглою...»?  Не понимаю!.. Повезло, повезло! - вдруг ядовито заключил Рюхин и почувствовал, что грузовик под ним  шевельнулся,  - стрелял,  стрелял  в  него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие...»

Да, зависть чувство тяжёлое. Ну а нам лучше вернуться в мир Пушкина.

Я памятник себе воздвиг нерукотворный…

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.

Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.

                                              1836 г.
***

Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.

                                   А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»
                                  Глава II. Строфа XXXIX. 1833 г.


На обложке: картина А.А. Наумова «Дуэль Пушкина с Дантесом». Холст, масло. 1884 г.